"Язык как инстинкт" Пинкера, часть 1: аргументы за врождённость языка.

Введение

В книге Language Instinct Стивен Пинкер излагает теории Ноама Хомского. Точнее, если можно так выразиться, он пересказывает их «начисто», избегая ненужных жаргонизмов, по иному выстраивая линию аргументов и контраргументов и щедро рассыпая примеры и разъяснения.
Пинкер применяет работы Хомского для того, чтобы рассмотреть и прояснить распространенные идеи о человеческом языке.

Главный тезис Хомского можно сформулировать как то, что существует «универсальная грамматика», имеющая биологическую основу (в том смысле, что в человеческом мозге существуют врождённые «модули», отвечающие за её восприятие и обработку. Ноам Хомский называет эти модули «языковым органом»).

Нет никакого сомнения в том, что идеи Хомского оказали огромное влияние на современный мир: достаточно лишь вспомнить теорию формальных языков, на основе которой сейчас строятся языки программирования, языки разметки веб-страниц и алгоритмы поиска подстрок в строке. Помимо этих явных приложений, теория универсальной грамматики позволяет лучше понять принципы написания красивого и понятного текста (более подробно это затрагивается в другой книге Стивена Пинкера под названием The Sense of Style).

В этой серии постов я кратко рассмотрю самые известные аргументы за и против тезиса об универсальной грамматике, а также следствия из них.

Аргументы за врождённость языка
 

Хомский утверждает, что люди и язык соотносятся так же, как бобры и плотины, или пауки и паутины. Почему птицы строят гнезда? Потому что их побуждает к этому инстинкт. Это поведение во многом врождённое (в отличии от, например, изобретения колеса, которое полностью является культурным артефактом).

Между языком и паутиной существует множество сходств. Язык является сложным навыком, детям не требуются, чтобы их специально учили использовать язык, большинство людей владеют языком на сравнимом уровне.

Кроме того, внутренняя логика языка во многом непрозрачна для его носителей. Почему 2+3=5, но 2x3=6? Для того, чтобы ответить на это вопрос, достаточно вспомнить ряд явных арифметических правил (или разложить шесть камней в форме прямоугольника). Почему «большой зелёный дуб» звучит лучше, чем «зелёный большой дуб»? На этот вопрос ответить сложнее: вместо явных и незыблемых правил имеется лишь некая языковая интуиция.

Пинкер аккуратно строит аргумент в поддержку тезиса «язык как инстинкт», составив его из следующих трёх частей:

Язык универсален. Все человеческие сообщества — включая изолированные племена, промышляющие охотой и собирательством и использующие технологии каменного века — имеют язык. Более того, человеческие сообщества могут разниться по уровню своего технологического и социального развития, но они не отличаются по уровню своего языка.

Люди некой культуры могут не уметь обращаться с деньгами и не знать научного метода, но они обязательно способны отличать субъекта и объекта действия, по-разному описывать продолжительные, регулярные и однократные события и обсуждать не случившиеся в реальности гипотетические сценарии. Многие первобытные племена удивляли лингвистов множеством родов и обширной системой падежей, приставок и суффиксов.

Дети не изучают язык, а реконструируют его. Это заключение относится к числу самых важных. Его эмпирический фундамент основан на взаимосвязи между языками из классов пиджинов и креол.

Пиджин — это крайне упрощённый язык, который возникает между несколькими культурами, не имеющими общего языка, но часто взаимодействующими друг с другом (например, торгующими). Лексика пиджина позаимствована из языков этих сообществ, а грамматика нерегулярна или практически отсутствует. Пиджин не является родным языком для говорящих на нём.

Если дети начинают говорить на пиджине (то есть он становится для них родным), то этот примитивный язык обогащается и превращается в язык-креолу. Креольские языки не так сложны, как более старые языки (например, они ещё не «успели обрасти» многочисленными исключениями из правил), но вполне полноценны. В них появляются выразительные грамматические конструкции, отсутствующие в изначальном пиджине.

Похожий процесс можно наблюдать и в том, как дети изучают язык глухонемых. Немые люди, познакомившиеся с языком жестов во взрослом возрасте, не могут бегло использовать все его конструкции и часто совершают ошибки. Однако, рождённые в браках этих людей дети быстро схватывают правила языка и успешно «восстанавливают» изначальный язык, даже если они никогда не сталкивались с его «эталонной» версией.

Язык связан с определённой областью мозга. Язык напрямую не связан с общим уровнем интеллекта. При ряде травм (афазия Брока) люди сохраняют способность решать сложные задачи, но теряют способность создавать и воспринимать многие грамматические конструкции (например, они могут ответить на вопрос «у меня есть молоток и пила; чем мне лучше забить гвоздь?», но вопрос «лев убил тигра; кто из них мёртв?» ставит их в тупик). Бывает и обратное: патологии (синдром Вильямса), при которых люди легко обращаются со сложными языковыми конструкциями, страдая при этом тяжёлыми умственными нарушениями.

Аргумент от бедности стимула

Главным аргументом самого Хомского является «бедность стимула» (Poverty of Stimulus): объём данных, получаемый ребёнком в процессе обучения, совершенно недостаточен для того чтобы восстановить правила языка с нуля.

Это очень мощный аргумент, который мы попозже рассмотрим в отдельном посте (он этого заслуживает!)